В Амурской области живут неравнодушные к чужой беде люди, которые готовы в ущерб себе, своей семье, деньгам, а иногда и здоровью отправиться в любое время дня и ночи на поиски пропавших. Это волонтеры поисково-спасательных отрядов. Они знают, что иногда от них в прямом смысле зависит чья-то жизнь. О том, что скрывается за финальной фразой каждого поиска «Найден. Жив» или «Найден. Погиб», как строится работа добровольцев, о самых грустных и радостных моментах поисков корреспонденту «Порт Амура» рассказала руководитель поисково-спасательного отряда «Амур» Татьяна Онищук.



— Татьяна, как давно существует ПСО «Амур»?
— Отряд начал свою работу в сентябре 2014 года, когда в Белогорске пропала 10-летняя школьница. Тогда он существовал как филиал «Лиза Алерт» (добровольческий поисково-спасательный отряд, получивший свое имя в честь погибшей в лесу от переохлаждения девочки Лизы. Ее искали около 500 добровольцев в окрестностях подмосковного Орехово-Зуева в сентябре 2010 года — прим.ред.). Потом со временем из волонтеров «Лизы Алерт» сформировался ПСО «Амур».

— А как Вы стали добровольцем?

— Я в отряде с 2018 года. Тогда шли поиски бабушки, которая потерялась в садах по 16-й линии в Благовещенске. Помню, моя жизнь на тот момент казалась мне обыденной и неинтересной. Увидела сообщение с просьбой о помощи. Я подумала, почему бы и нет? От меня не убудет, а кому-то я смогу принести пользу. Мой первый день с добровольцами совпал с тем, когда ее нашли. Погибшей. Ощущения были двоякие. С одной стороны, ты вроде что-то пытался сделать, но так и не помог. Но мне предложили стать постоянным участником ПСО. Я вроде согласилась, но в то же время долго размышляла, а смогу ли я быть полезной (это, кстати, терзает практически всех новичков). Сомнения прошли, с тех пор и «засосало».

— Как происходят поиски? С чего начинается работа?

— Поиски, несмотря на то, что у них всего два результата: найден/жив или найден/погиб, всегда проходят по-разному. Иногда тяжело физически, когда ты работаешь на износ, при плохой погоде, когда нет времени даже перекусить, а иногда нелегко морально. Ни один выход не похож на другой. Каждый раз ты учишься на своих ошибках, стараешься действовать логичнее, профессиональнее.



— Вы упомянули об ошибках в поиске. В чем они заключаются?

— Мы работаем не всегда в комфортных и безопасных условиях. Часто обследуем разные овраги и заброшенные здания. Есть добровольцы, которые идут напролом, не задумываясь о том, что могут сами пострадать. Нужно ведь сначала осмотреться, оценить риски и свои силы. У нас есть одно правило: поиск обрабатывается на второй или третий день после окончания, когда улеглись эмоции. Мы смотрим, где можно улучшить свою работу, на что стоит обратить внимание, какую информацию мы могли упустить — порой даже самая тоненькая ниточка оказывается важной.

— Почему информация о пропавших, которая распространяется, выглядит достаточно «сухо»?

— При подготовке ориентировок мы стараемся дать информацию без подробностей, которые не нужны обывателю. Как правило, мы знаем больше, но все остальное не выходит за рамки отряда. У нас запрещено обсуждение или осуждение пропавшего и его семьи — это табу. Мы ищем всех, вне зависимости от социального статуса, определения хороший он человек или нет. Помощь рано или поздно может понадобиться каждому. Конечно, для работы ты стараешься узнать у близких все по максимуму, собираешь информацию по крупинкам. Но дальше нас личные данные не уходят.



— Часто ли требуется помощь отряда?

— Да. Однажды у нас в один день пришли две ориентировки с разницей в час. Пока ребята искали первого человека, я обрабатывала информацию по второму. Первый был найден, а наши сразу же приступили к поискам следующего. Конечно, самые любимые наши поиски, это когда тебе поступило сообщение о пропаже, ты только собрался ехать, а человек уже нашелся. Тогда можно расслабиться, налить себе чаю или кофе и сказать: слава богу! Почаще бы так.

— А обычно все происходит иначе?

— По-разному. Бывают долгие истории, те, которые мы называем незавершенными. У нас есть несколько таких. В них тяжело понять, куда пошел человек, поэтому постоянно приходится возвращаться в начальную точку, проходить новые маршруты, повторять старые. Например, у нас есть поиск, в котором пропавший просто вышел из дома, а дальше о нем вообще ничего не известно. Пошел ли он пешком, или поехал, куда поехал и на чем, а уезжал ли он вообще? Его поиски ведутся с декабря, за это время мы прошли квадрат в 7-10 кварталов раза на три, наверное, и каждый раз мы снова возвращаемся в начальную точку и начинаем все заново. Работа идет постоянно. Мы забираемся во все подвалы и на все чердаки, обходим подъезды, просим помощи у тех, кто владеет камерами наружного наблюдения. Не исключено, что потерявшийся мог попасть на запись, и это станет для нас очередной зацепкой.

— Для таких масштабных поисков пусть даже в условиях города требуется большая команда?

— Конечно, когда в отряде много людей, то все идет быстрее, территория охватывается большая. Но поскольку это дело добровольное, то заставлять мы никого не можем. Знаете, порой сложно найти не того, кто потерялся, а того, кто будет искать. Это титанический труд, за который никто не платит. Это твое личное решение. Когда пропадают дети, то наши, как солдаты, готовы сразу ринуться в бой. И не важно, пропал он в Благовещенске или в Сиваках. Волонтеры забывают о своих делах и начинают собираться в дорогу. К сожалению, мы все помним случаи, в которых поиски заканчивались трагедией, поэтому понимаем, как дорога каждая минута. Хорошо, что у многих руководство идет на уступки, отпускает. И вот ты выходишь «в поля» и отключаешься от работы, семьи, друзей, словно начинается другая жизнь, где ты болеешь и сопереживаешь посторонним людям. И мы часто себя ругаем за то, что пропускаем все через себя, хотя этого нельзя делать — сильно выматывает морально. А если человек погиб… ты начинаешь думать, а если бы я вышла на поиски раньше, а если бы я сделала это, а если бы сделала то.

— Как Вы считаете, почему люди теряются?

— Причины, по которым люди уходят, совершенно разные. Иногда можно элементарно потеряться, даже в городе. Например, внезапно поднялось давление, произошло что-то в мозге, и вот, казалось бы, здоровый человек перестает понимать, кто он, где он, куда направляется. С подростками зачастую другая история: кто-то поругался с близкими, а кто-то считает, что уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения. Например, в Благовещенске мы искали 15-летнюю девочку, которая нашлась в Прогрессе. Она решила поехать в гости и не стала никому об этом сообщать. Единственное общее у детей, которые уходят — они не думают о последствиях, о том, что за них будут переживать, что с ними может случиться беда.

— Расскажите о тех, кто ищет. Кто они, добровольцы ПСО «Амур»?

— Это в первую очередь, очень отзывчивые и неравнодушные люди. У нас в отряде есть ребята, которые не только участвуют в поисках пропавших, но и оказывают помощь погорельцам, больным людям, бездомным животным. И, что меня всегда удивляло, в «Амуре» подавляющее число волонтеров — женщины. Возраст — от 20 лет и выше. Практически, до бесконечности. Есть в отряде пара, им по 70 лет, они тоже выходят на поиски. Так что возраст здесь не важен. Движущая сила — желание помогать. Основной состав отряда насчитывает 30-50 человек, так же у нас есть отряд в Белогорске, сейчас организовывается в Райчихинске. В общей сложности нас примерно 150 добровольцев по области. Это те люди, которые могут выйти на поиски. Также у нас есть помощники (друзья, родственники), которые распространяют информацию. Мы их негласно считаем «своими» в отряде. К слову, помогают нам не только те, кто выходит «в поля». Люди в социальных сетях публикуют наши ориентировки, и часто это здорово облегчает поиски. Как только ориентировка попадает в Сеть, откликаются те, кто мог видеть пропавшего или похожего человека. Всю информацию мы проверяем, нередко она подтверждается.



— Вы сотрудничаете с правоохранительными органами или работаете независимо друг от друга?

— Мы взаимодействуем. Рассказываем, где мы искали, что узнали, они тоже предоставляют нам информацию. Конечно, у них больше возможностей. Но мы мобильнее. Нам не нужно оформлять каких-то специальных документов, чтобы отправиться на поиски, мы можем подойти к той же старшей дома и просто попросить показать нам записи с камер, не дожидаясь запросов, ходатайств и тому подобного. Межу ведомствами и ПСО «Амур» подписаны соглашения о сотрудничестве. Они просят нас о помощи в поисках. В то же время у нас есть с ними договоренность о том, что мы не участвуем в чем-то, что может быть связано с криминалом. И даже когда к нам обращаются родственники, мы сначала уточняем, обращались ли они к правоохранителям с заявлением. Если нет, то настоятельно рекомендуем сделать это, иначе мы не сможем помочь. Кроме того, следователи проводят для волонтеров инструктажи. Они рассказывают, что делать при обнаружении следов или вещей, похожих на те, в которые был одет пропавший. Мы работаем так, чтобы не навредить возможным следственным действиям. Потому что ты вроде выходишь на обычный поиск, но так может случиться, что ты оказываешься на месте происшествия.

— Вы говорите, что во время работы делаете и подомовые обходы. Вам часто идут на встречу местные жители?

— Вы знаете, по-разному. Мы стучимся в двери, говорим, кто мы, показываем ориентировки, просим посмотреть видео. Кто-то понимает и приглашает в дом, оказывает содействие. Кто-то отказывается, говорит, что пустит только полицию. И людей понять можно: они боятся доверять незнакомцам, и винить их за это нельзя.

— Помогают ли вам коллеги из других регионов?

— Да. И они нам, а мы им. Когда ведутся поиски, особенно длительные, мы распространяем информацию везде, где можем. И это срабатывает. Например, волонтеры ищут людей в Амурской области, а те обнаруживаются в других регионах. Так, искали мы человека в Белогорске, а нашелся он в Хабаровске. Оказалось, он туда автостопом уехал. Такого поворота вообще никто предположить не мог.



— Есть ли какая-то статистика по тому, кто чаще пропадает?

— Добрая половина потерявшихся — это подростки и молодые люди в возрасте от 15 до 25 лет. Летом, конечно, в «лидеры» выбиваются бабушки и дедушки, которые уходят за грибами/ягодами и пропадают. Например, мы с прошлого года ищем пенсионера, который исчез в пригороде Благовещенска в лесополосе у «Золотого дракона». Нам пришлось свернуть поиски осенью, когда стал ложиться снег, потому что так следов не найти. Сейчас мы снова возобновим работу.

— Если человека не могут найти долгое время, когда его начинают считать мертвым?

— Пока человек не найден, он считается живым. Конечно, если поиски ведутся долго в лесу, то есть вероятность того, что мы найдем пропавшего погибшим. Мы стараемся готовить группу к тому, что ситуации могут быть разные. И если кто-то не готов видеть что-то неприятное и даже шокирующее, то он может не идти, никто его не осудит. Но я повторюсь, что надеемся мы до самого конца. Однажды по пути из благовещенской больницы в Белогорске пропала женщина. Никаких следов. Искали ее несколько месяцев, перевернули весь город. Думали, что уже все… Но потом она приходит в полицию и говорит, что жива. Нашему отряду в Белогорске позвонили из следственного комитета и спросили, не ищем ли мы такую-то гражданку. Ребята ответили, что ищут, после чего им сказали, что с ней все в порядке. Мы все были рады и шокированы, конечно. Оказалось, что женщина решила, что не нужна своей семье и решила дать им пожить без нее. А родственники в это время сбились с ног, используя все возможные способы поиска. Так что мы не делаем никаких выводов, пока не найдем потерявшегося.

— Приходилось ли Вам лично находить тех, кто пропал, погибшими?

— К сожалению, да. Это произошло 2 января 2021 года в поселке Радиоцентр. Более 100 человек на 40 машинах искали молодую девушку, которая поздно вечером 30 декабря 2020 года вышла из гостей, пошла домой и пропала. Мы нашли ее, передали информацию в СК, и все, на этом наша работа закончилась.



— Татьяна, если говорить именно об этой трагической истории, то тогда было очень много негатива по отношению к тем, кто искал. Как Вы относитесь к этой ситуации?

— Да, разговоров было много, но это «диванные критики». Мы не воспринимаем их всерьез. Ты не пиши в тепле комментарии, а выйди поработай, прочеши ту территорию, которую осмотрели мы. Тогда позамерзали все. Мы пробыли на морозе с 10 утра часов до 18. Вечером дома после горячего чая и ванной меня трясло еще часа два — организм отходил от переохлаждения. Вообще, практически каждая наша ориентировка, распространяемая в соцсетях, сопровождается бурными обсуждениями. Конечно, есть те, кто пишет: вы, ребята, молодцы. Но не обходится и без тех, кто и нас осудит, и того, кто пропал. И потом, поинтересуется, почему мы не публикуем подробности нахождения человека. А вам это зачем?

— К счастью, не все поиски заканчиваются трагически. Можете вспомнить самый яркий положительный случай в своей работе?

— Это было в прошлом году 1 января. Резонансная история, когда потерялся малыш. Мы выехали на место вместе со следственным комитетом. У меня в отряде все знают, что я кофеман, и на поиски беру с собой термос этого напитка. Но в тот раз я вместо этого купила в магазине булочки и сок. Мне мои ребята задают вопрос, чего это вдруг я изменила своей привычке, а я не знала, что ответить — просто так вышло. И когда мы нашли этого мальчика, он был голодный. Булочки и сок стали тем, что ему тогда было очень нужно. Мы были счастливы, что все закончилось благополучно. Одна из наших девчонок даже плакала от радости.

— Где вы берете средства на функционирование отряда?

— Все деньги — добровольные пожертвования как самих членов ПСО «Амур», так и неравнодушных жителей региона. Иногда мы обращаемся с просьбой помочь деньгами для организации поездки в другие населенные пункты на поиски. Средства нужны на бензин, организацию ночлега. А так рации, амуницию — все покупаем за свой счет. Но это все меркнет по сравнению с чувством, что ты можешь кому-то помочь.



К слову, у волонтеров ПСО «Амур» есть мечта — квадрокоптер. Но накопить на него они не могут — все деньги уходят на повседневные нужды поисковиков. Если вы хотите и можете помочь, мы публикуем реквизиты, на которые можно сделать перевод для покупки дорогостоящего оборудования: Сбер-онлайн: 8(924)840-44-80 (получатель Татьяна Анатольевна О.). Обо всех поисках и видах помощи вы также можете узнать в Instagram отряда @psoamur.

Фото из архива Татьяны Онищук